Я уже писала в начальном блоге фестиваля об эстонском «Капитане Мортене и Королеве пауков» и колумбийском «Тропическом вирусе» - фильмах во всяком случае нестандартных (надеюсь, что «Мортена» мы покажем на БФМ). Еще из неожиданного в программе Анси был North of Blue знаменитой американки Joanna PRIESTLEY. Абстрактное полнометражное кино - такого я еще не видела. Джоанна сама приходила на показ, рассказывала, как рисовала его на крайнем севере – в канадском Юконе, видимо, оттуда пошло и название и что-то в изображении, где много синего и иногда появляются формы, напоминающие снежинки. Джоанна предложила не разгадывать, а просто расслабиться и медитировать, но совсем уж расслабиться не получилось, поскольку фильм идет под весьма энергичную музыку. Кино это очень простое по изображению и цветам, яркое, декоративное и больше всего напоминает чередование скринсейверов, использующих мотивы и формы знаменитых художников-абстракционистов.
Вот трейлер и клип, которые могут дать представление о фильме.

Два главных полнометражных победителя – Funan режиссера Denis DO, получивший Кристалл Анси и The Breadwinner\ Добытчица, снятая Nora TWOMEY и получившая и приз жюри, и приз публики, для меня скорее относятся к тем мастерски снятым и затрагивающим серьезные проблемы фильмам, которые, тем не менее, как кино, сделаны по коммерческим лекалам. Оба они сняты в технологии классической двухмерной рисованной анимации с гладким рисунком и режиссурой, полной стандартно пафосных и сентиментальных акцентов, поддержанных соответствующей музыкой. «Фунан» рассказывает историю молодой камбоджийской женщины во времена полпотовского режима. Фильм основан на реальной истории матери молодого режиссера Дени До, ее разлуки с ребенком (речь о брате Дени). Сам режиссер живет во Франции и учился анимации в школе Гоблен, это не его опыт, в Камбоджу он съездил с матерью несколько лет назад, чтобы увидеть вживую быт и нравы ее родины, тем не менее его история действительно тяжелая, как, собственно, все истории, которые мы знаем из времен красных кхмеров. На эту тему пять лет назад уже была снята одна французско-камбоджийская картина, использующая средства анимадока – «Исчезнувшее изображение» Рити Панха, в детстве прошедшего до конца это страшное испытание и потерявшего в нем свою семью. Фильм этот имел огромное количество наград, включая приз в Каннах, номинацию на Оскар и т.д., сила его была в том, что для чудовищной истории он нашел такие же грубые и сильные средства – рассказывал о прошлом, иллюстрируя его вписанными в документальную съемку корявыми глиняными куклами, расписанными вручную, и это парадоксальное сочетание работало как удар. Конечно, после этого фильма, «Фунан» для меня выглядел уже не так интересно. Вот его трейлер:

«Добытчица» - история афганской девочки Парваны, которая после ареста отца вынуждена переодеться мальчиком, чтобы помогать семье, где не осталось мужчин, а женщинам в мусульманском мире все запрещено. Все это очень современно – и политически, и с точки зрения важного сегодня мусульманского фундаментализма, и женская тема уместно разыграна. Понятно, что ирландская режиссерка Нора Туми после успеха «Тайны Келлс» стала очень знаменита, от нее теперь ждут такого же стильного декоративного кино. И хоть «Добытчица» в целом держится усредненного стиля, в ней есть нарядные вставки, выполненные в перекладке, где рассказывается сказка, сопровождающая главный сюжет. Но, опять же, оно снято, как популярное массовое кино, в то время как тема жизни в странах арабского мира сейчас разрабатывается в анимации достаточно серьезно и по части искусства тоже. Трейлер «Добытчицы»:

Кроме лауреатов из полнометражного конкурса я видела еще два фильма, оба совершенно нестандартные и оба неожиданно так или иначе касающиеся еврейско-израильского сюжета. Канадская Wall \ «Стена», снятая режиссером Cam CHRISTIANSEN на основе текста знаменитого английского драматурга и сценариста David Hare, рассказывает о стене, разделяющей Израиль и Палестину. Стена, выстроенная Израилем за огромные деньги, чтобы прекратить террористические атаки с палестинских территорий, израильтянами воспринимается, как мера безопасности, а палестинцами – как способ давления. Дэвид Хэа, любитель и знаток Ближнего Востока, имеющий друзей и среди израильтян, и среди палестинцев, регулярно приезжая в этот регион, наблюдал за тем, как с 90-х годов прошлого века ситуация становится все сложнее и безнадежнее. На его взгляд 708-километровая Стена не снимает проблемы арабо-израильских отношений, а обостряет их, об этом он и написал монолог с тем же названием, поставленный в лондонском театре Роял Корт. Спектакль этот как-то услышал по радио канадский продюсер и все завертелось.

Канадский художник и анимационный режиссер Кэм Кристиансен, до этого снимавший только короткометражки, взялся про предложению NFB сделать на основе этого монолога полнометражный фильм в 2010-м. Как говорит Кристиансен: «Есть много известных случаев, как канадские режиссеры снимали истории о том, что происходит за пределами наших границ, но непосредственно влияет на нас в Канаде. Мы известны тем, что делаем проекты с точки зрения аутсайдера». И в этом случае канадский подход дал фильму нетипичную для сегодняшнего западного взгляда на эту проблему позицию стороннего наблюдателя, пытающегося выслушать и понять обе стороны. Дэвид Хэа вошел в проект не только как сценарист, но и как главный участник, протагонист. Вместе с небольшой командой Кристиансена, он несколько раз ездил в Израиль и на Палестинские территории, разговаривать с местными интеллектуалами – писателями, профессорами, режиссерами, адвокатами, в то время, как кинематографисты снимали фотографии и видео этих мест. В результате Хэа написал сценарий в виде документального эссе об этих путешествиях, где использовал речь своих собеседников (как он рассказывает, в тех случаях, когда собеседник назван своим именем, его речь авторизована). Поскольку во время путешествия было много острых ситуаций, часто снимать видео было невозможно. В результате Кристиансеном была придумана сложно устроенная экспериментальная технология, сочетающая фотографию, классическую двухмерную анимацию, актерскую игру и технологию захвата движения, для которой в лондонской студии актеры снимались вместе с самим Дэвидом Хэа, несколько смущенным обтягивающим костюмом из лайкры с датчиками. Кстати, очень многое в поиске передовых технологических решений было связано с бюджетом и попыткой сделать эту огромную работу совсем небольшой командой. Надо сказать, что во время поисков, бороздя интернет, Кэм нашел сайт русского программиста из Крыма Сергея Солохина, они стали работать вместе и, как говорит режиссер, Сергей полностью изменил технологию работы, упростив и ускорив съемку, которая и без того заняла почти семь лет. Как раз в это время произошла аннексия Крыма, так что, вероятно сюжет про стену между народами оказался для Солохина особенно актуальным.

И последний полный метр из конкурсной программы Анси, о котором хочется рассказать - Seder-Masochism американки Nina PALEY (его, я надеюсь, мы тоже покажем на БФМ). Нину Пэйли с того времени, как она в одиночку сняла полнометражный мультфильм «Сита поет блюз», называют one-woman-band, а саму «Ситу» в одном из кино-топов недавно включили в первую десятку лучших киномюзиклов. Тогда, 10 лет назад, Нина построила фильм на истории разрыва Ситы и Рамы из «Рамаяны», положенной на любовные песенки 20-х годов, сопроводила его обсуждением странностей этой истории со своими американскими друзьями индийского происхождения, и соединила индийский сюжет с рассказом о расставании со своим бойфрендом. В этот раз Нина в качестве центрального сюжета берет еврейский пасхальный Седер – ритуальную трапезу накануне Песаха, во время которой принято рассказывать о событиях книги Исход, сопровождая каждый эпизод каким-то символическим блюдом. Историю выхода евреев из египетского рабства она рисует все в том же насмешливо-непочтительном ярком дизайне, в каком рисовала «Ситу». И также Моисей, евреи, фараон, египтяне, первосвященники, а также овцы, ослы и прочая живность, бьют чечетку и поют хиты от Армстронга (как же в этом сюжете без Let my people go?) до Леннона, Led Zeppelin, и даже Далиды с ее Paroles, paroles. Сам ритуал тем временем рассказывается сладким голосом радиоведущего с записи 1955-го года - на экране он принадлежит Христу с картины «Тайная вечеря» испанского художника 16-го века Хуана де Хуанеса.

Когда Нину в интервью как-то спросили, почему она решилась взяться за этот сюжет, она рассказала, что сразу после «Ситы» стала получать огромное количество «хейтерских» писем с ядовитыми советами не соваться в чужую религию и лучше сделать кино о своей (как это узнаваемо!). Тут она и решила снять кино о пасхальном Седере, хотя, как смеется Нина: «они, конечно, думали, что я христианка». Нина не религиозна, но Седер, также, как Пасху в России, празднуют многие нерелигиозные семьи, просто как дань еврейской традиции и возможность рассказать детям об истории народа. Погружаясь в события книги Исход, которые ей по детским воспоминаниям о празднике, казались радостными (Ура! Свобода!), она обнаружила, что это очень кровавая история (одни только десять казней египетских чего стоят). И в фильме на полях сюжета стали возникать ее достаточно жесткие комментарии по поводу цены войн за свободу и свою землю - на эту тему Нине было что сказать и по-поводу евреев, и мусульман, и христиан. И это делает ее кино не только смешным и глумливым, но страстным и гневным. Тут, пожалуй, главным в ряду стал эпизод со старой песней Пэта Буна This Land is mine в трактовке ровно противоположной традиционной: бесконечная цепь убийств на Святой земле, начавшаяся с древних людей и до сегодняшних армий, доходит до того, что сама Смерть провозглашает «Это моя земля».

Третьим, снова, как и в «Сите» очень личным сюжетом, в «Седер-Мазохизме» становится ее разговор со своим очень пожилым отцом. На экране голосом Хирама Пэйли говорит Бог-отец, вот только лицо у него как будто вырезано из доллара. А голосом Нины ему отвечает смешная жертвенная козочка - похоже именно так или чем-то вроде «паршивой овцы» чувствовала себя свободная и беззаконная младшая дочь - аниматор в профессорской семье. Отец рассказывает дочери о своих еврейских корнях, домашней традиции праздновать Cедер Песах, беспокоится о том, что она ведет безалаберную артистическую жизнь, когда-то бросила колледж, не имеет твердой зарплаты и так далее. Этот разговор Нина записала в 2012-м году, за три месяца до смерти отца, и на мой взгляд, именно он переводит «Седер-Мазохизм» от гневных политических заявлений к очень откровенной и личной интонации размышлений о собственной идентичности. К попытке Нины понять, что значит для нее еврейство, ее корни, связанные с домашними традициями и с религией, которая выглядит в ее глазах все более проблематичной, и ее семья, против требований которой она бунтует так же, как ее отец в юности бунтовал против религии в своей семье.

Есть в этом фильме и обнимающий все, «рамочный» сюжет, возникший, как я понимаю, на последнем этапе. И он феминистский: почему Бог – это всегда старый белый мужчина, а где же тогда древние богини, с которых все началось, почему они забыты? Богини, прототипами для которых стали старинные скульптуры из Метрополитена и Британского музея, танцуют, а хор женщин с икон и религиозных скульптур в финале фильма поют голосом Нины сочиненную ею песню протеста против патриархата.

Впрочем, есть у этого фильма и еще одна тема, выходящая за рамки экрана. Нина, как и раньше, остается непримиримым борцом с авторским правом и за свободное распространения искусства. В финальных титрах «Седер-Мазохизма» написано: «Копирование – это акт любви. Пожалуйста, копируйте и делитесь». Она использовала огромное количество хитов в своем фильме, ничуть не заботясь об «очистке прав» и говорит о том, что тот, кто захочет заниматься его лицензионным показом, пусть и заботится о правах. Сама она этим заниматься не собирается, мечтая только о том, чтобы фильм смотрели люди, и говорит, что всегда есть не вполне официальные пути выложить фильм в интернет: пусть, кто захочет его посмотреть, овладеет умением качать с торрентов. А еще она в этот раз выдумала фигуру Продюсера Х, которого указала в начальных титрах. «Ведь у всех фильмов есть продюсеры и команда, которые представляют фильмы на фестивалях, - говорит она, - а у меня их нет. Представлять фильм на фестивалях нужно, это повышает интерес к нему, а я не могу находиться везде. Поэтому я каждый раз буду выбирать Продюсера Х, который будет готов представить фильм!»

После фильма я задала пару вопросов о семье Нине, которая не смогла приехать в Анси, поскольку отлеживалась дома после операции.

- Вы говорите, что ваш отец был воспитан в религиозной семье, но не был сам религиозным человеком, а в вашей семье, когда вы росли, праздновали Песах? Какое значение для вас имеет то, что вы еврейка?
- Мы праздновали Песах, но не верили в Бога. Мы читали слова, это был ежегодный ритуал, но никто из моей семьи не был религиозным. Для меня быть еврейкой – это просто истина. Это описывает базовый факт о моем воспитании и истории семьи. Но может быть «еврейка\иудейка» ("Jew") - это не самое точное слово, поскольку оно подразумевает религию. «Ашкеназка», наверное более точно. Лучшее слово, которое описывает мое истинное наследство – это "Yid". Я со всех сторон произошла от говорящих на идише, от идишистской культуры. Даже мои бабушки и дедушки с обеих сторон немного говорили на идише. А я не говорю и это печально.

- Что вы имеете в виду, когда говорите, что ваш отец "верит в деньги" и рисуете его лицо на долларе?
- Когда я говорю, что мой отец верит в деньги, я подразумеваю, что он верит в «финансовую стабильность», что хорошая работа и гарантированный источник дохода - это ключ к безопасности. Это имело для него первостепенное значение, несмотря на то, что за свою жизнь он был свидетелем обрушения рынков, денежной инфляции, потери рабочих мест и падения различных государств. Это своего рода религиозная вера.

Мой отец был математиком, профессором университета. Когда он был молод, в США университетские рабочие места были защищенными, многочисленными и хорошо оплачивались. Несмотря на то, что все это полностью изменилось – университетская зарплата упала, рабочих мест стало мало, выгода и защищенность работы исчезли, а погоня за учеными степенями стала бесполезной, - он продолжал считать, что это правильный путь. Мои брат и сестра пробовали следовать ему, но оба они не стали профессорами - не из-за отсутствия способностей, а потому, что мир изменился. Но его это не заботило, это была его вера.

Ему было все равно, будем ли мы профессорами математики, он просто считал, что быть университетским профессором чего либо – значит быть в безопасности. Очевидно, что это уже не так, но в его время так было.

Насколько я знаю, у него не было такой религиозной страсти к математике, как у меня религиозная страсть к искусству. Он не был таким типом математика. Я думаю, что он любил математику, но в основном это была его работа. Еще он был политиком; когда я был ребенком, он был мэром нашего города Урбана в Иллинойсе.